[RPSfandom]

Название: Три сорок восемь.
Автор: Принц Парадокс
Бета: -
Фандом: прожекторперисхилтон
Категория: слэш
Пэйринг: Ургант/Светлаков
Рейтинг: PG-13
Жанр: романс
Дисклаймер: данный текст является вымыслом и никакого отношения к реальным людям, в нём упомянутым, не имеет
Саммари: "К тому же мы снимали ночью, а с часу до пяти ночи с организмом человека происходят странные вещи: это время, когда крышу перекрывает, человек начинает думать по-другому."

Уставший-Ургант. У-У. Бесконечное У-У. У Вани сносит крышу, да так, что вместо мозгов, кажется, совершенно идеально замешенное тесто.
Ваня достает двумя пальцами айфон из кармана непривычно широких брюк, смотрит – и осторожно, аккуратно, бережливо сохраняя как будто размякший от бесконечной работы мозг, сходит с ума.
3:48. Так поздно они еще не заканчивали.
Три сорок восемь, почти без десяти четыре, а у Вани будильник на безбожные семь тридцать. Ургант думает тоскливо: «И как так жить?» и понимает, что сегодня вряд ли уже уснет.
Ваня взглядом находит свой неудобный именной стул, «Ну уж нет» - и идет к низкому белому пуфику. Если примостить его к стене, должно быть вполне комфортно…
Там, из темного угла, он продолжает наблюдать за тем, что происходит на площадке.
Разгоряченный после двух чашек кофе Светлый вполне бодро доигрывает свою сцену на фоне ядреной «зеленки», щелкают камеры, поспешно выключается свет, кто-то орет: «Всем спасибо, завтра в десять!». Ваня мысленно показывает всем фак. Он, конечно, встанет и приедет, и даже получит удовольствие, но это не значит, что он должен быть доволен.
И вдруг кто-то трясет его за плечо, Ваня открывает глаза и видит этого. Улыбается, светится, как будто не четыре утра, а полдень и он, прости господи, выспался. "Выспаться" – это вообще что за слово? Оно давно должно исчезнуть из лексикона москвичей. Ваня думает так и смотрит на Светлого с ожиданием. Что тебе надо, то ли девочка, то ли виденье?
- Ты костюм собираешься сдавать? Там все уходят уже, а ты спишь.
- Чего? Я что, голым домой пойду? Меня Наташка не поймет.
Сережа улыбается. Сережа улыбается, пожалуй, даже слишком нежно. Или устало. Ваня никак не может разобраться…
Светлый хватает его за руку. Ваня замечает, что ладони у него теплые и сухие, и становится от этого немного не по себе, потому что он ловит себя на мысли, что ему хочется эти руки приложить к губам. Так, немного. До чего же все-таки они у него приятные…
- Пойдем, вставай.
Он тянет его к себе. Ваня поддается неохотно, как вмерзший во льды корабль.
Вздыхая, Ургант берет себя в руки, хотя и хочется очень обозвать Сережу не то бурлаком, не то солнцем. Ваня самому себе кажется неподъемным, огромным и очень большим.
- Это ни к чему, - шепчет Ваня не своим голосом и резко тянет его к себе за эту самую руку. Светлый неуклюже падает на него, уткнувшись носом в плечо, свободной рукой уперевшись в ванину ногу (неприлично высоко) и смеется. Ваня смеется тоже.
- Сейчас пойдем… Сейчас мы встанем… и пойдем, - шепчет Ваня. Теплое сережино дыхание заставляет Ваню проснуться быстрее, чем кофе или ледяной душ, потому что…
Просто потому что. И еще рука на его ноге и усталый смех. Надо встать и идти, не надо зацикливаться на этом, особенно в пятом часу утра.
Ургант замечает, что его собственные глаза давно и бесплодно сверлят глухую темноту павильона, потому что Светлый целует его в шею. Это определенно так, это не может быть иначе, не может быть видением или глюком; Сережа, такой стопроцентный натурал, целует его в шею, обнимает и сопит рядом с его ухом, положив ладонь ровно на пуфик между его немного разведенными ногами, а вторую руку – на его плечо.
«Это невероятно», - думает Ваня в первый момент, но вспомнив, сколько часов они проторчали на площадке, сколько часов сейчас, он додумывает неопровержимое, - «…Но в полпятого утра…».
- Ты, по-моему, что-то не то совсем делаешь, - шепчет Ваня.
Светлый рывком отдаляется.
- Да. Не то, – раздраженно отвечает он и уходит. Светлым пятном в светлый проем двери, ведущей в коридор.
Когда и она захлопывается, становится совсем темно.

Потом Ваня вспоминает, что он не должен вести себя как ребенок хотя бы потому, что ему уже тридцать три.
Он встает, идет к своей гримерке, там поспешно переодевается, собирает всякие личные мелочи со стола. Свет в коридорах уже не горит, и Ваня идет к костюмерной немного быстрее.
Чтобы обнаружить, что она заперта.
Ургант удивленно дергает ручку раз, другой, но это ничем не заканчивается.
- И как тебе это?
Ваня вздрагивает от ужаса, оборачивается и видит перед собой едва различимое, но успокаивающе знакомое лицо Светлакова.
- Ты. Больной, - выдавливает Ваня, грозя ему зажатым в кулаке айфоном. - Я мог умереть от инфаркта!
- Тебе тридцать лет, и потом, если бы ты умирал, я бы сказал, что ты останешься вонять до десяти утра, пока кто-нибудь не придет и не откроет главную дверь. Ты сразу бы перестал, - в голосе его непривычно много сарказма и горечи.
«Не выветрилось еще», - думает Ваня, но говорит:
- Ты кофе перепил.
Его медленно, но верно заполняет плохое предчувствие. Что значит «пока не откроет главную дверь»?
- Нас что, закрыли? – упавшим голосом спрашивает он, хотя и так уже догадывается об ответе.
Сережа кивает.
- Здорово. Просто о-ху-ен-но, - Ургант в сердцах бросает всю свою поклажу на пол. Не зная, что делать, он добавляет первое, что приходит на ум. – Я пошел спать.
- Где? – бросает Светлый ему в спину.
- В декорациях. Типа, почувствуй себя куклой Барби в домике. Не хочешь со мной? – спрашивает Иван, обернувшись.
- Там у нас вроде только одна кровать?
- И пара диванов. И стол. Там даже есть еда.
- Пластиковая.
- Ненавижу тебя, безжалостный развинтитель надежд, - беззлобно говорит Ургант в темноту.
Ему смешно: ситуация, в которой они оба оказались, слишком располагает продолжению «пуфичного веселья», чтобы на самом деле его продолжить. Такой идиотизм успокаивает.
Светлаков идет за ним и звуки его шагов удивительным образом успокаивают тоже.
- Кажется, здесь, - Иван подсвечивает айфоном, видит отвратные розовые рюши, аляповатые цветы покрывала на кровати. Садится на край.
- Все-таки кровать? – спрашивает подошедший Сережа.
- Тебе не нравится? Вернемся к пуфику, мой дорогой друг?
В Ване кипит злоба, ежедневный сарказм и еще что-то, что он никак разобрать не может.
- Еще раз напомнишь, я… я…
- Да-да?
- Я уже жалею, что че-то там заикнулся. Если ты будешь издеваться, я, прости, вдарю тебе.
- Можешь вдарить прямо сейчас, потому что я собираюсь напоминать тебе об этом всю ночь.
Наступает молчание.
Ваня повторяет эту фразу про себя и видит в ней второе дно, как у фокусника в шляпе.
- Ты знаешь, что я имел в виду, - добавляет он.
- Ты и сам не знаешь, что именно имел в виду, не так ли? – а вот и кролик показался.
Ваня качает головой.
Если бы Светлый видел его глаза, он бы все понял.
«Все это, - уговаривает он себя, - только шутка». Над тем, что шутка получилась слишком запутанной и серьезной, он решает не заморачиваться. «Не мои проблемы», – додумывает он.
Он стягивает с кровати это ужасное покрывало, скидывает ботинки, снимает пиджак и тянется к джинсам.
- Ты что, серьезно? Спать в декорациях?
- Вполне, - расстегнув ремень, он тянется к пуговице, ловит какой-то чересчур встревоженный светлаковский взгляд и с садистским удовольствием продолжает свой мини-стриптиз.
Оставшись в одних темно-серых боксерах, он неторопливо укладывается в постель.
- Понимаешь, пока я дозвонюсь до Миши, пока он дозвонится до начальника охраны, пока начальник дозвонится до спящего сторожа – да я выспаться триста раз успею. Так что. А ты сам решай, но если что, я компактный и во сне не пинаюсь.
- Самое главное, чтобы ты сексом во сне не занимался, - недовольно парирует Светлый и ложится рядом. Одетым, даже не сняв ботинок.
- Если я решу заняться с тобой сексом, ты узнаешь об этом первым.
- Окей.
- Окей.
Ваня чувствует его обиду почти физически. С другой стороны, чем он может помочь? Извиниться? Поцеловать?
Да уж, заняться подобным в такой ситуации слишком предсказуемо. Иван толкает его локтем в бок.
- Ну чего?
Ургант решает побыть серьезным.
- Я не понимаю, что происходит. Я запутался. Мне тридцать лет, я опытный мужчина, муж и отец, и я запутался из-за тебя.
- Да успокойся ты. Ну, сделай вид, что не заметил. Я вообще нечаянно, - отвечает Светлый сонно и нехотя. Шебуршит чего-то там, кажется, стягивая ботинки с ног.
- Присосался к моей шее? – усмехается Иван в темноту. – Я не об этом. Я остаюсь после съемок, чтобы подождать тебя, хотя мог бы ехать домой. Я делаю всякие вещи.… Не только сегодня, а вообще. Вроде этого поцелуя, который я предложил в сценарий внести. Или.… Много чего. И я запутался из-за этого. Хочешь, я скажу, что мне хочется иногда с тобой сделать?
Он молчит какое-то время.
- Ты говоришь как лишенная девственности деваха. Но вообще – нет, не хочу. Я еще, знаешь, хочу иметь возможность смотреть тебе в глаза хоть иногда.
Иван молчит. Это резонно, вообще-то, но в голове у него уже есть пара красивых и точных фраз, которые он хочет ему сказать. На ухо. И в ответ услышать пораженный стон или хотя бы резкий выдох.
- Например, сегодня я хотел целовать твои руки.
- Ты меня никогда не слушаешь. Ты никого никогда не слушаешь, самовлюбленный засранец.
Это затыкает Ваню довольно прочно.
- Продолжай, - добавляет Светлый.
- Твои плечи, шею. Ты не выглядишь уязвимым, знаешь? И хочется найти в тебе слабость. Или нет, скорее, увидеть тебя серьезным.
- Ты хочешь меня трахнуть.
- Да, можно сказать и так.

Светлый хмыкает и молчит.
- Так что, у нас ничего не получится? – невинно спрашивает Иван, зная прекрасно, к чему это приведет. Но он играет и его не остановит никто.
Сережа резко садится, начинает что-то про то, что «Ты, Ургант, совсем с катушек…». Ваня и правда совсем с катушек, потому что садится тоже, и не дав никому опомниться – ни ему, ни себе, - целует.
Вот так, не помня себя, обхватив ладонями сережину светлую шею, крепко, в забытье, умопомрачительно. Зная, что сам все ломает и что не так уж ему этого хочется, но Ваня играет. Он не хочет потом пожалеть об упущенном шансе что-то в своей стремительно скучнеющей жизни изменить.
Ему хочется джеймсбондовских интриг и страсти, и кажется, эта история запретных отношений, которая грозит сейчас начаться, может ему их обеспечить.
Тем временем стремительный Сережа (С-С, почти как У-У. Все правильно, все на месте) поспешно отталкивает большие ванины руки (теплые, суетливые руки), отстраняется от его губ и дышит. Много, часто, долго дышит, только не воздух ему нужен, а как-нибудь вернуть себя.
- Да ну тебя нахер, Ургант, - бросает Светлый, вставая с постели. Он и сам знает, что должен ответить что-то более унижающее, но придумать ничего не может. Всегда так.
Ваня смеется.
- Диван в соседнем павильоне, - кричит он вслед.
На самом деле ему совсем не смешно. Больше хочется сдохнуть. В голове его мыслей миллиард и все больно бьют острыми углами.
В конце концов, уткнувшись лицом в казенную подушку, У-У засыпает.
Ему ничего не снится.
Утром он встает тихо и очень неожиданно даже для самого себя. Рядом – он видит краем глаза, стараясь не шевелиться – сидит Светлый. На краю, спиной к нему, плечи опущены, позвонки под тканью проступают.
Ему, пожалуй, впервые за долгое время не хочется ничего ему говорить. Он думает, много ли осталось от их прошлых отношений?
Потом вспоминает, что от их прошлых отношений не осталось ни уголька уже давным-давно и жалеть поздно, да и не о чем. И незачем.
- Вставай, уже десятый час, - говорит Светлаков, не оборачиваясь. Внезапно его становится очень жаль.
- Да. Сейчас, - отвечает Ваня.
Он неохотно спускает ноги с теплой кровати; дрожа, одевается. Думает, что ничего такого, в общем-то, и не случилось, но все же отчего-то так тоскливо... Он ненавидит себя за отсутствие нужного ему сейчас чувства юмора, за то, что не сдержался пару часов назад, за то, что прежнего Серегу вряд ли теперь удастся вернуть.
Ваня надевает второй ботинок и мысленно плюет на все с самой высокой колокольни, чтобы получилось как можно равнодушнее.
- Ты спал? – спрашивает Ургант у спины Светлого.
- Нет, - кратко отвечает Сергей. – Плохо сплю на новых местах.
Ваня понимающе хмыкает и встает. Огибает кровать, останавливается прямо напротив Светлакова, чтобы увидеть, насколько тот бедственно выглядит.
Иван завязывает шарф покрепче. Дрожь все не проходит, и он чувствует себя неловко.
Светлый смотрит на него снизу вверх, исподлобья, то ли затравленно, то ли ненавистно… Нетерпеливо ерошит волосы на голове, жмурится и Иван ждет, когда тот что-то скажет. Что-то, кажется, важное.
Но он молчит. Молчит секунду, другую и все пялится своими больными светлыми глазами. Ване душно от этого взгляда, не по себе ему.
- Ну чего? – спрашивает, наконец, он.
Светлаков приоткрывает рот, отводит глаза. Ургант уже сейчас знает, что ничего важного он сказать не сможет.
- Посмотри на меня и скажи уже что-нибудь, - Иван наклоняется к нему, ласково гладит его по лицу, как непослушного ребенка, заставляет Светлого поднять на него глаза.
Сергей не может терпеть это долго. Это кажется ему унизительным, он не чувствует себя собой и резко встает.
Он молчит. Засунув руки в карманы, Светлый продолжает с укором и полуненавистью смотреть на него. «И что в этом… – отчаянно думает он, – я нашел?». С другой стороны, вон и глаза смешливые, невыносимо, и кожа как золотой песок, ручищи - большие, суетливые. Все в нем – и любовь и солнечное лето, знойная теплота, и туманы питерские, все в нем находит Сережа, от всего теряет голову.
Но это же не любовь? И как сказать, и надо ли говорить? У Светлого сердце сводит от тревоги.


- …кто ж знал, что тут так. Хотя деньги неплохие, можно и потерпеть… - Иван бросает красноречивый сожалеющий взгляд в потемневшие, серьезные глаза Светлого, думает: «Не сегодня» и поворачивается лицом к двери.
- Ой. А вы что так ра-а-ано? – растерянно бормочет один из ассистентов. В руках у него ванина сумка и зачехленный съемочный костюм.
Ургант впервые чувствует злость и не хочет ничего отвечать, боясь сорваться на, в общем-то, ни в чем неповинных людей. Хотя срываться очень даже есть за что.
Светлаков тоже ничего не говорит, молчаливой темной тенью идет мимо опешивших ассистентов, мимо Вани – прямиком в коридор.
Иван еще секунду смотрит в глаза пришедшим и идет следом, по пути забрав у одного из них свою сумку.
«Ничего, ничего, - думает он не без мстительной злости. - Все, кто надо, ещё получат свое».
- Сереж, - потерянно кличет вслед ему Иван, - извини, если что.
Это так глупо. Ургант чувствует себя самым большим идиотом на свете и не может понять, почему.
Светлый не останавливается, только бросает через плечо, сопроводив коротким торопливым взглядом:
- Вдарил бы тебе, Ургант, если б так не любил.
Иван останавливается, улыбается, улыбается и молчит. Где-то совсем далеко, внутри него, кто-то ставит 1:0, но не в его пользу.