[утро_в_лукошке]

Название: Точка срыва
Автор:  утро_в_лукошке
Бета: не бечено, сорри
Фандом: ГП
Категория: слэш
Предупреждение: насилие
Статус: закончен
Жанр: ангст
Дисклаймер: данный текст является вымыслом и никакого отношения к реальным людям, в нём упомянутым, не имеет
Примечание: написано для  Henry_Spice, идея его, тараканы мои

Глава 1
Первым ощущением стала резкая боль в неудобно вывернутых запястьях. Дэн непроизвольно попытался расцепить и развести в стороны руки, зачем-то заведенные назад, за спинку стула, но сделать это не удалось.
Растерянность и недоумение. Почему он сидит на этом стуле, с немилосердно гудящей головой, связанный – связанный???? – и безуспешно пытается сообразить, что, черт возьми, происходит?
Поморщившись на широкую гамму болевых ощущений (голова и кисти рук явно спорили между собой – что будет болеть невыносимее), Дэн попробовал оглядеться. Просторная комната, плотно задернутые шторы, яркое пятно - цветастая коробка на журнальном столике.
Сзади послышались шаги. Дэн непроизвольно дернул головой, оборачиваясь – от резкого движения перед глазами поплыли разноцветные круги, к горлу подкатила тошнота.
Чьи-то руки мягко легли на плечи, и , слегка обдавая ухо теплым дыханием, знакомый голос хрипло, и вместе с тем нежно, с интонациями неподдельной заботы прошептал: «Дэн, тебе лучше? Как себя чувствуешь?»
***
В ночном клубе грохотала музыка, и сквозь пелену табачного дыма силуэты людей вокруг казались расплывчатыми и нереальными, словно теневые инсталляции. Призрачные фигуры двигались, подчиняясь ритмичному пульсу низких звуков, навязчивых, проникающих внутрь.
В углу нашелся свободный столик. Друзья сели друг напротив друга, устраиваясь поудобнее и с любопытством оглядываясь вокруг.
Было решено пить текилу. Она хорошо подошла к настроению, принеся с собой легкость в голове и странную неловкость в движениях. Впервые за прошедшую неделю Дэн почувствовал себя спокойным и расслабленным. Алкоголь растворил напряжение, вызванное работой, репетициями, множеством надоедливых, но требующих немедленного решения мелочей. Странности Рози настораживали, и, кроме того, в последнее время его тяготило недовольство родителей, хотя причин такому отношению он не находил.
Нет, сегодня вечером он будет отдыхать от всего и ото всех!
Дэн засмеялся, радуясь охватившему его чувству дурашливого веселья. Он повертел в руках тяжелый стакан, отхлебнул еще немного. Крупинки соли в сочетании со вкусом напитка показались вкуснейшим лакомством, и, поддавшись порыву, он насыпал еще немного на тыльную сторону ладони и начал медленно слизывать их кончиком языка, подхватывая по одной. Взгляд спутника, пристально следящего за его занятием, остался незамеченным.
Спустя еще полбутылки Дэну безумно захотелось танцевать. Он так классно двигается – это должны увидеть все! Однако идти на танцпол одному показалось скучным. Надо взять Тома с собой. Тот отнекивался, изо всех сил отрицательно мотал головой и, пытаясь перекрыть шум музыки, кричал, что он не танцует. Не выдержав, Дэн схватил его за руки и потянул к себе. Том вздрогнул, резко выхватил свои пальцы, вскочил и ушел. В туалет, наверное.
Дэн постоял полминуты, раздумывая, идти ли все-таки танцевать, потом решил, что ему тоже не помешает навестить уборную. Нетвердо ступая, он отыскал дверь с мужским силуэтом на опознавательной картинке, толкнул ее.
Войдя внутрь, он обнаружил Тома, склонившегося над раковиной, плещущего в лицо воду с таким ожесточением, словно тот пытался отмыть, оттереть что-то гадкое.
- То-о-ом, - заволновался Дэн и подошел ближе, невзирая на брызги. – Том, тебе плохо?
Том повернул к нему лицо – мокрое, в красных пятнах, с болезненным блеском глаз.
- Нет…да…как-то немного…жарко – отрывисто бросил он и потянулся за салфетками.
- Ага, жарко – Дэн кивнул, сделал шаг назад и привалился к стене. Рука нашла пуговицы на вороте рубашки, непослушные пальцы с трудом выкрутили их из петель, потом заползли за воротник, потерли шею.
«Может, тоже освежиться» - подумал Дэн и приблизился к раковине. Он включил воду похолоднее, набрал полные ладони и окунул в них лицо. Приятный холодок защипал кожу, в голове прояснилось. Дэн еще раз пробежался мокрыми пальцами по лицу и вверх, приглаживая растрепанные волосы, открыл глаза.
Том все еще стоял над раковиной, повернув голову. Вид у него был нездоровый: лихорадочный румянец на тонкой коже разгорался все ярче, он часто и поверхностно дышал, черты лица плыли, искажаясь чем-то яростным, рвущимся изнутри. И этому «чему-то» Дэн не мог подобрать названия.
Быстро обтерев салфеткой лицо и руки, Дэн заговорил:
- Том, пойдем. Пожалуй, довезу тебя до дома на такси – ты заболел.
- Нет, подожди, все хорошо… Все хорошо. Просто пойдем, выпьем еще немного – и по домам, ага?
И Том, пружинистой, совершенно не пьяной походкой первым вышел из туалета. Дэн двинулся следом, чувствуя смутную тревогу. Наверняка у Тома что-то случилось, а он не хочет рассказывать.
***
Текилы оставалось совсем чуть-чуть, на дне бутылки. Том поднял на Дэна слегка покрасневшие глаза – и Дэн снова отметил, что даже после немалого количества алкоголя тот выглядит совершенно трезвым и, одновременно, подавленным, нервным: ерзает на стуле, будто ему невозможно усидеть на месте, прикусывает губы, морщится.
-Том, ну все, хватит. Едем! – Дэн поднялся, пол поплыл у него под ногами, стены покачнулись. «Ого, давненько я так не набирался» - пискнул внутренний голос. «Ну и что? Сейчас приеду домой, отосплюсь хорошенько, завтра выходной» - успокоил он сам себя.
Расплатившись, они вышли из клуба. На улице была глубокая ночь, холодный осенний ветер трепал волосы, норовил забраться под куртку, выстужал руки. На поимку свободного такси ушло минут двадцать, и Дэн основательно замерз. Наконец, возле них затормозила машина желтого цвета, Том сел впереди, назвал адрес – и они тронулись с места. В машине было очень тепло, уютное мерное покачивание убаюкивало, и Дэн сам не заметил, как уснул.
***
Руки на плечах чуть дрогнули и сжали крепче.
- Как ты, Дэн? – голос тоже окреп, стал громче и отчетливее.
-Том, слушай, это не смешно. Развяжи руки – мне же больно!
- Больно??? – голос задохнулся от возмущения. – Тебе больно? Да что ты знаешь о боли?
Сколько у тебя было девушек? Хоть одна отвечала тебе «нет», когда ты приглашал ее зайти на чашку кофе? А я… я был рядом… и видел, и слышал. Не говори, что ты не догадывался о том, что я чувствую!
Это я месяцами ждал твоего мимолетного звонка: «О, привет! Давно не виделись. Нет, не могу, я сейчас занят…»
А когда мы чудом оказывались в одном городе в одно время, и ты звал пойти развлечься – это тоже становилось адом. Потому что находиться рядом – и не иметь возможности дотронуться, обнять, ничего не пряча в себе… Молча наблюдать, как ты улыбаешься какой-то девчонке в баре – что она знает о тебе, о тебе настоящем? Как она может понять тебя так, как понимаю я? Она лишь флиртует, польщенная твоим вниманием, а я остаюсь бессильно наблюдать, как зажигаются интересом твои глаза, - и вот ты уже угощаешь ее чем-то. Ваши улыбки полны обещания большего.
Мне предстоит одному возвращаться в пустую квартиру. Полночи курить на балконе, против воли в мельчайших деталях представляя себе, что вы сейчас вдвоем, в постели – разгоряченные тела, сливающиеся в древнем как мир танце.
Почему, Дэн, ну почему именно она плавится сейчас под ласками твоих ладоней и губ, стонет, изгибается, тянется ближе. Почему ее поцелуи возбуждают тебя, заставляют крепко сжимать мягкое, податливое девичье тело, желая взять немедленно, проникнуть, завладеть…
Мне остаются ночь, пустота и тоскливое одиночество. И мысли о тебе, снова и снова.
Ты все еще хочешь поговорить о боли, Дэн?

Дэн молчит, он ошарашен и раздавлен услышанным. Мысли путаются, сбиваются, разбегаются. И лишь одна фраза настойчиво возвращается, вновь и вновь – ты не мог не догадываться…
Словно опомнившись, руки, тряхнувшие за плечи, исчезают. Спустя миг, они начинают поглаживать раздираемые болью запястья, разминают затекшие мышцы, успокаивают – удивительно ласково и бережно.
-Дэ-э-эн.. – голос становится виноватым. – Мне ужасно жаль, что тебе больно. Я постараюсь тебе помочь. Но развязать – нет, не могу. Пока не могу.
Легкий шорох за спиной, и Дэн чувствует, как кожи запястий касаются… кажется, это губы. Они аккуратно выцеловывают каждый миллиметр, оставляя влажный след и дуя на него желанной прохладой воздуха. Губы нежны, но настойчивы, неторопливы, но жадны. Они не спеша поднимаются к локтевому сгибу правой руки, кружат, прихватывают кожу, щекочут и дразнят. Минута – и поцелуи перемещаются на левую руку. На правой, на нежном местечке сгиба локтя, где выпукло проступили вены, остаются поглаживать подушечки пальцев – горячие, чуть дрожащие, вычерчивающие мелкие круги.
Глубокий порывистый вдох.
- Сегодня ночью у меня будет мой собственный кусочек счастья. Тебе понравится, Дэн. Тебе обязательно понравится, обещаю!!!

***
У каждого есть точка срыва…
Когда желание одно –
Послать все к черту… и с обрыва
Упасть песчинкою на дно.

Когда душа от боли взвоет,
Судьбой зажатая в тисках.
И пустота сердечным боем
Всю ночь пульсирует в висках...
отрывок из стихотворения Л.Романовой.

Глава 2
От последних слов Дэн вздрагивает всем телом. Он вдруг четко осознает, что происходящее - не шутка, не глупый розыгрыш над заснувшим пьяным другом. Его по-настоящему связали на стуле, и человек, который это сделал, сейчас с упоением вылизывает ему руки. Нет-нет-нет-нет-нет... этого просто не может быть, это не может быть Том, это не может случиться с ним, с Дэном.
По коже бегут мурашки, приподнимая волоски. На висках, на шее набухают капли пота. Влага с тела расплывается по футболке темными пятнами. Во рту сухо, язык шершаво царапает небо.
Чего он хочет? Он же не собирается... нет, надо успокоиться. Это же Том, они сто лет знакомы, с детства работали вместе, и потом дружили, и вообще - у него девушка есть!
Гладкие, правильные фразы про Тома округлыми камешками скользят и срываются с обрыва сознания, гулко шлепаются о реальность и отскакивают, не в силах ничего изменить.
Дэн ясно понимает, что в поведении Тома были непонятные моменты. Но находились объяснения, вполне логичные: и волнению при встрече, и ехидным замечаниям в адрес его девушек, и смущению, когда им приходилось оказываться слишком близко друг к другу – в переполненном лифте, например.
По отдельности каждый штрих был незначительным, неважным. Но, сложившись вместе, как кусочки мозаики, штрихи создали картинку. И эта картинка выглядит пугающей.

Дэн отчаянно дергается, делает неуклюжую попытку встать, и ему уже наплевать на вновь закипающую боль. Он должен вырваться, сопротивляться, не позволить.
Ноги не связаны, но слушаются плохо. А сильная рука уже обхватывает его локтем поперек шеи, вес чужого тела давит на плечи, прижимая обратно.
И снова шепот: "Тише, Дэн! Тише, пожалуйста. Ты же упадешь…"
"Отпусти меня, придурок!" - не выдерживает Дэн - "Совсем рехнулся что ли? Не соображаешь, что делаешь?". Голос дребезжит, его трясет от злости.

Мощный рывок, и стул вместе с Дэном, шумно проскрежетав по паркету, разворачивается к Тому. Дэн успевает заметить, что лицо напротив искривлено оскалом, оно оказывается совсем чужим в бешеной ярости.
Удар по лицу, наотмашь, всей ладонью. Скула взрывается болью, немилосердно горит и жжет. Гудит вся голова. Резкая боль заволакивает сознание.
Дэн непроизвольно коротко стонет. Его никогда не били по лицу вот так - всерьез, зло, сильно. Это болезненно и унизительно, хочется закрыться, вытереть выступившие на глаза слезы. Но руки связаны, остается моргать и коротко и часто дышать сквозь зубы.

Лицо Тома резко приближается к его лицу, чужие губы накрывают рот, сцеловывают озлобленное шипение, мягко надавливают на губы, раздвигают их. Чужой язык, подвижный и теплый, ласкает рот изнутри, пробегает по деснам , лижет нижнюю губу.
На фоне общей боли никаких особых эмоций это не вызывает.

Дэн приходит в себя спустя полминуты. Изловчившись, он кусает Тома за верхнюю губу, вцепившись в нее зубами изо всех сил. Тот вскрикивает от неожиданности, но не крик, а вкус чужой крови во рту заставляет Дэна разжать зубы, отплевываться тягучей розовой слюной, обтирать губы о плечо.

Том стоит напротив, зажав прокушенную губу пальцами. Кажется, случившееся немного отрезвило его. Он шумно вздыхает, смотрит на Дэна, ничего не выражающим взглядом, потом отводит глаза. Молчание.

Том отнимает руку от лица. На губах - свежие кровавые разводы, по краям уже чуть подсохшие. Место укуса запеклось и распухло. Вид у него измученный, и Дэн невольно чувствует что-то похожее на жалость.
Том рассматривает руку, словно пытаясь сообразить – почему пальцы в крови.
«Отпусти меня. Ты не в себе. Просто развяжи мне руки»- Дэн торопится, выталкивает слова из себя, глотает окончания. –«Ты…это все ничего…просто…ты же не можешь…то есть я не могу. Я не хочу, Том! Понимаешь? Я ничего этого не хочу!!!»
«Почему?» - тихое, без интонации.
«Том …ты, конечно… но я... я девушек люблю. То есть девушки мне нравятся, а люблю я Рози»

Прищур глаз и напряженно заигравшие желваки на скулах подсказывают, что упоминание имени Рози – это ошибка. Слишком поздно.
«Она лучше, да?»
Том рваными движениями стягивает с себя футболку. Отбросив ее в сторону, он делает шаг к стулу с Дэном, опускается на колени. Руки, горячие даже сквозь ткань рубашки, скользят сверху вниз, расстегивают пуговицы, пробегают по обнажившейся коже, покрытой испариной.
Дэн выворачивается изо всех сил, которых оказывается немало. Но руки связаны. Том сильно прижимает его ноги, фиксируя своими коленями . Чуть приспустив рубашку на плечах, он вцепляется в пряжку ремня. Тихое лязганье, вжик молнии, и голова Тома склоняется над пахом.
Дэн резко откидывается назад, пытаясь отодвинутся, но ничего не выходит. Руки сжимаются в кулаки от бессилия, на глаза вновь наворачиваются слезы – на этот раз от стыда, унижения и отвращения, от того, что его телом пользуются против его желания, как вещью.

Самое ужасное – это то, что молодой и здоровый организм начинает откликаться на ласку, пусть неумелую, но старательную. Дэн вновь пытается хоть немного отстраниться, отчаянно ругается, дергается. Захват ладоней, крепко удерживающих бедра, кажется железным.
«Блядь, оставь меня в покое, урод!!!»- это уже почти истерика. Липкий страх, беспомощность и бессилие.
«Дэн, как ты хочешь? Скажи, ну скажи мне!!!» - ошалевший жадный взгляд, интонации мольбы в голосе. - «Ты хочешь быть сверху? Только скажи!»
«Охуел? Я вообще не хочу!!! НЕТ, слышишь?»

Том отшатывается, рывком поднимается на ноги, сгребает взбешенного Дэна в охапку . Дэн резко толкает его в бок, оба теряют равновесие и падают на пол. Силы неравны, и бороться со связанными за спиной руками невозможно. Очень быстро Том оказывается сверху, прижимая Дэна к полу, он стягивает с него уже расстегнутые джинсы вместе с трусами.
Дэн чувствует, что у него больше нет сил, перед глазами расплываются пятна, он все еще вырывается, но без прежнего запала.
Как сквозь вату в ушах доносятся слова: «Сейчас, я сейчас… да не дергайся, Дэн, я же порву тебя…». Дальше - только его собственные хрипы и спазмы, скручивающие и выворачивающие, чужой низкий стон на выдохе, полный невыразимого облегчения, и боль, боль, боль…
***
Лучше всего было бы умереть. Здесь и сейчас.
Вместо этого, Дэн поворачивает голову чуть вбок и хочет сказать, но получается лишь жалко и невнятно просипеть : «Развяжи!».
Том бледен до синевы и распластан по полу.
Но Дэн этого не видит, потому что прячет глаза. Ему невыносимо взглянуть на человека рядом. Единственная мысль в голове: « Уйти, как можно скорее уйти. Встать, одеться…»
Том долго возится с веревкой, которая затянулась намертво.
Дэн неловко трясет руки, осторожно опирается на них, встает, одевается. Медленно, неуверенно ступая, он выходит из комнаты, хлопает входная дверь.

Есть разные виды боли –
Есть та, что мешает жить,
Ломает любую волю
И не дает забыть.

Есть та, что сжигает слезы,
И боль, от которой кричишь.
Есть та, что тупой занозой
Саднит, даже если спишь…

Есть боль, как огромное море,
И есть – как шаги по росе…
Есть разные виды боли,
И я испытал их все.
автор  *Jess*


Глава 3
Время растянуто серой застиранной занавеской на мутном окне окружающей реальности. Минуты нехотя сочатся вслед ленивым каплям моросящей осенней непогоды. Хочется скомкать, сдернуть занавеску, заставить капли лететь быстрее, но как это сделать? Время, растягиваясь и сворачиваясь бесконечной лентой Мебиуса, словно издевается над ним…

Каждый вечер, после спектакля, Дэн обнаруживает, что сегодня все тот же день, который наступил утром. И, значит, предстоит еще один вечер, вялый и бесцветный. Одна сигарета сменяет другую, монотонно бормочет телевизор, в микроволновке опять забыта пицца.
На коленях у Дэна – раскрытая книга. Он заставляет глаза скользить по строчкам. Буквы складываются в слова, не имеющие значения, общий смысл не уловить. Закончив страницу, Дэн начинает перечитывать ее заново.
Мобильник отключен. Автоответчик на домашнем телефоне сообщает всем желающим, что хозяин не может подойти и взять трубку, но обязательно перезвонит позже. Позже – правильное слово. Когда-нибудь позже, не сейчас.
Единственное, с чем Дэн справляется – он не пьет. Совсем. Один взгляд на бутылки в домашнем баре вызывает тошноту и назойливую, удушливую мысль: «Если бы тогда я так не напился…если бы…если…»

Он твердо говорит себе, что со временем придет в себя, успокоится.
Перестанет просыпаться по ночам от кошмаров. Сны наполнены непонятными расплывчатыми образами и мучительно-реальным ощущением связанных рук и давления чужого тела. Просыпаясь от собственного вскрика, с гулко колотящимся сердцем, Дэн с надеждой смотрит за окно. Темнота, до рассвета далеко.
Еще он ждет, когда же на шутки снова захочется отреагировать искренним смехом, а не натянутой улыбкой. Когда-нибудь он прекратит вздрагивать, если его пытаются обнять. Однажды снова захочет, чтобы Рози осталась у него ночевать.

Ему просто нужно пережить эти недели. Только время тянется невыносимо медленно.

«Все самое страшное позади» - Дэн крепко держится за эту фразу. Он убедил себя – это закончится, и из памяти исчезнет крепкий захват жестких коленей, кровянистый вкус во рту, чувства, захлестнувшие его, когда Том ласкал его член ртом: отвращение и стыд, острый, обжигающий. Забудутся отчаяние и беспомощность, нелепая раскоряченность на полу, боль в анусе при каждом толчке…

Как он тогда дошел до дома, еле передвигая ноги, Дэн почти не помнит. На улице было очень холодно и ветрено, и именно холод заставлял оставаться в сознании, цепляться за реальность, выживать. Куртка осталась где-то в квартире, вместе с бумажником и деньгами. Зато дурацкая привычка засовывать ключи в карман джинсов оказалась спасительной.
В квартире он из последних сил добрел до кухни, жадно пил что-то из бутылки, кажется, минеральную воду. Вода показалась горячей, и он осознал, насколько замерз. Потом его мучительно рвало, выворачивая внутренности, словно организм пытался вытолкнуть из себя всю эту ночь, грязную, ненавистную.
Кое-как обтерев лицо водой, Дэн опустился на пол и отключился.
***
Спустя сутки, перед спектаклем в гримерной бушевала буря.
- Дэниэл, в чем дело? Ты подрался? Ты ходил куда-то без охраны? Что за легкомысленность, безответственность… Да ты посмотри на себя! – отец скривился и ткнул пальцем в широкое зеркало. Дэн едва заметно поморщился и отвел глаза от своего отражения, с лиловым синяком-кровопотеком на скуле. Гример хлопотала вокруг, пытаясь замазать его толстым слоем тонального крема, потом чем-то еще из незнакомого тюбика. Получалось вполне сносно.
Что бы ни произошло, он должен был выйти на сцену, петь, танцевать и улыбаться. Потому что это единственное, что давало шанс не сойти с ума.
Дэн встал и принялся переодеваться.
***
Том внимательно глядит на стакан, на дне которого еще есть немного виски. Он не помнит, какой он по счету. Но боль притупилась - не ушла, нет, но стала глухой, терпимой. Значит, он почти выполнил ежедневную норму.
И все случившееся начинает казаться страшной выдумкой, дикой фантазией. Однако есть незаживающая ранка на губе – да, он расковыривает ее каждый день, случайно, просто машинально сдирает корочку, а еще никуда не уходящая, сколько бы ни выпил, картинка: глаза Дэна, зовущие к себе, яркие губы, изгиб шеи и напряженные мышцы живота, испарина на коже, его крик и движения тела, почти как от удовольствия, почти… Все казалось таким настоящим, желанным, практически неотличимым от придуманного, столько раз проигранного в мечтах. Реальность вышибла почву из-под ног. Он не сможет вернуться в обычную жизнь. Потому что тогда придется признать содеянное, в первую очередь перед самим собой.

Том живет по инерции – работа, интервью, слава богу, в съемках пока перерыв. Да, с каждым утром все труднее поднимать голову от подушки после выпитого накануне, и отражение в зеркале неумолимо кричит об ужасном внешнем виде и красных, больных глазах. Но есть контракты, и есть талантливые визажисты. А для журнальных картинок использование Photoshop – обычное дело.
Собственное состояние пугает – с одной стороны, отрешенность и обманчивое спокойствие, с другой, болезненное напряжение внутри не отпускает ни на минуту.
Он не может жить так, как есть, и не может заставить себя прийти и поговорить с Дэном. Нет, это невозможно. Лучше так, еще стакан. И уснуть прямо за столом, уронив голову на скрещенные руки.
***
Еще месяц спустя. Нежданный звонок в домофон.
- Дэн, ты дома? Могу я зайти?
- Джейд, ты как вообще - здесь, в Нью-Йорке? ну…если честно, мне уходить нужно, может в другой раз?
- Послушай, это важно. Три минуты. У тебя есть три минуты? Пожалуйста!
Секундная заминка. Кнопка поддается нажиму пальца, щелчок открываемой двери.
Дэн стоит у порога квартиры, тяжело привалившись к косяку дверного проема. Кажется, это не закончится никогда…


Просто нечего нам больше терять,
Все нам вспомнится на страшном суде.
Эта ночь легла, как тот перевал,
За которым исполненье надежд.
Видно, прожитое прожито зря - не зря,
Hо не в этом, понимаешь ли, соль.
Слышишь, падают дожди октября,
Видишь, старый дом стоит средь лесов.

Мы затопим в доме печь, в доме печь,
Мы гитару позовем со стены,
Просто нечего нам больше беречь,
Ведь за нами все мосты сожжены,
Все мосты, все перекрестки дорог,
Все истоптанные дали в ночи.
Каждый сделал все ,что смог - все, что смог,
Но об этом помолчим, помолчим.
отрывок из песни

Глава 4
Джейд Оливия Гордон стремительными шагами подходит к Дэну вплотную. Взмах рукой в сторону входа в квартиру и энергичное: «Ты позволишь?».
Дэн кивает – не на пороге же им разговаривать, в самом деле.

Джейд проходит в холл, разворачивается и с напором, довольно громко и резко говорит:
- Объясни мне, что происходит? Что случилось с Томом?
Дэн хмурится, отводит глаза и скрещивает руки на груди:
- Откуда я знаю? Я уже давно его не видел, не звонил. Абсолютно не в курсе его дел, так что…Ты напрасно пришла.

- Погоди, Дэн! – Джейд делает шаг к нему, тон голоса заметно смягчается. – Я знаю, что вы не общаетесь в последнее время. Том вообще ни с кем не общается, он… с ним что-то плохое случилось – Дэн слышит, как вполне уверенный до этого голос начинает дрожать, прорываются истерические интонации; замечает судорожно стиснутые на сумочке ухоженные пальцы.

- Он пьет, много, каждый день. Не разговаривает, никуда не ходит – кроме работы. Он весь в себе, и…как пружина, натянутая до предела, понимаешь? Когда я пытаюсь его расспрашивать, он психует и просит оставить его в покое. Но я же вижу – что-то произошло, дурное, и он… он почему-то не может нормально жить теперь!

От прозвучавших слов Дэн словно каменеет. Взгляд становится колючим и жестким, он неохотно цедит слова сквозь зубы:
- При чем здесь я? Пусть идет к психоаналитику, если у него плохое настроение.

Оливия растерянно отступает, ищет в себе силы сдержаться – и не находит.
- Дэн, у него НЕ плохое настроение! Он совсем загибается, а ты… Да что вообще происходит? – она в отчаянии взмахивает руками – вы же вроде дружили, созванивались, развлекались вместе, а теперь ты смотришь на меня, будто я прошу помочь незнакомому, нет, хуже – врагу!

- Какой помощи ты от меня ждешь? – Дэн не выдерживает и тоже повышает голос. – Я должен все бросить, ехать и отбирать бутылку, вытирать сопли, слушать пьяное нытье человека, который сам все это устроил, черт возьми… - Дэн осекается и смотрит на Джейд. Она просто впилась в него взглядом, ожидая, вдруг он скажет еще что-то, ну хоть слово.

Дэн молчит, упрямо сжав губы. Ужасно хочется немедленно выгнать эту чужую девушку, закрыть дверь и никогда, никогда и ни с кем не поднимать эту тему. Он уже открывает рот, чтобы настойчиво попрощаться, но Джейд неожиданно подходит к нему близко, еще ближе, еще шаг – и между ними жалкие пять сантиметров. Нос улавливает приторный, раздражающе сладкий аромат ее духов, Дэн видит усталые круги под глазами, аккуратно замазанные тональным кремом, слышит нервное дыхание.

- Я вижу, ты не поможешь. И даже не расскажешь – она произносит слова медленно, отчетливо артикулируя каждое. – Но это подло, Дэн. Это жестоко и подло – вот так отворачиваться от человека и бросать его подыхать, как собаку.

Она хочет сказать что-то еще, но сама себя обрывает, отворачивается и уходит, с грохотом захлопывая за собой дверь.

От ее ухода Дэн испытывает невероятное облегчение. Наконец-то! Неважно, о чем она болтала. Она больше не придет. Ему не хочется видеть ни ее, ни тем более Тома. У него своя жизнь.

***
Весь оставшийся день у Дэна дурное настроение, и он очень зол на Джейд, которая сломала с таким трудом взлелеянное им хрупкое подобие душевного равновесия.

Проходит еще несколько дней. Сказанные слова вертятся в голове, не дают покоя: «Он постоянно один…никого к себе не подпускает…пьет каждый день…это подло и жестоко…случилось что-то очень плохое».

Да, твою мать, Том, с тобой действительно случилось «что-то очень плохое». Но ты сам стал этому причиной, и отвечать за содеянное и расхлебывать это дерьмо на душе – тоже, давай-ка сам!

Внезапно Дэн вздрагивает, вспоминая еще кое-что.
Кое-что из собственной жизни - одно событие. Он не забыл о нем, нет. Он никогда о нем не забудет. Однако, только сейчас он мысленно связывает его со своим отношением к совершенному Томом поступку, и со своей озлобленной реакцией на слова Джейд – сам натворил, сам и справляйся!
Дэн мысленно вновь возвращается к моменту, когда принял решение, сильно изменившее его жизнь, но главное – его отношение к себе. И оттого, что это решение он принял сам, и, значит, сам стал причиной своего падения и потери чести – от этого не легче. Наоборот. Чувство вины лишь сильнее пожирает душу.

Дэн склоняет голову, обхватывает ее руками. Кресло кажется жутко неудобным, тихая музыка только раздражает, книга на редкость бессмысленна.
Он встает, ходит по комнате, от окна до противоположной стены и обратно. Спустя полчаса он сдается, набирает на телефоне номер:
- Добрый вечер, я хочу заказать авиабилет…

***
Авиаперелет привычно-утомителен. Казалось бы, ничего особенного – сидеть в кресле, смотреть в иллюминатор на сплошной комковато-белый ковер облаков под брюхом самолета, не спеша отпивать по глотку минеральную воду в пластиковом стаканчике, принесенном улыбчивой девушкой-стюардессой. Но уже на исходе первого часа ломит виски, наваливается усталость, мышцы затекают от неподвижности, шуршание звуков, доносящихся из наушников соседа, не дает уснуть. Объявление о скорой посадке вызывает вздох облегчения, скорее бы.

В аэропорту Дэн задумчиво проводит пальцем по гладкой поверхности дисплея телефона. Надо позвонить. То есть, позвонить надо было еще ДО вылета, но как-то … не сложилось. Теперь вот тоже невозможно заставить себя набрать номер. Дэн злится, но в глубине души писклявый голосок нашептывает, что он прилетел, а если Тома не будет – значит, разминулись, не судьба. Вроде бы он пытался сделать что-то, но обстоятельства помешали. Глупо, да. Но он даже не знает что говорить, когда Том возьмет трубку. Еще Дэн опасается, что услышав голос Тома, он не сможет взять себя в руки…
А, наплевать. Он уже прилетел, сейчас возьмет такси и доедет до нужного дома…Дэн решительно шагает к выходу из аэропорта, через панорамные окна отыскивая взглядом стоянку такси.

***
Глухое хриплое: «Да?», искаженное динамиком видеодомофона, бьет по нервам не хуже электрошока. Дэн сглатывает и молча смотрит в глазок камеры. Вряд ли его не узнают.
Поднимаясь в лифте, он судорожно думает только об одном – как поздороваться. Просто кивнуть? Вряд ли получится выдавить из себя даже нейтральное «привет». А если Том посмеет протянуть руку для рукопожатия, он его убьет. Наверное. Глубокий вдох, кулаки разжать, встряхнуть плечами. Они просто поговорят. Так нужно.

Дверь открыта, но хозяина нигде не видно. Дэн оглядывается, проходит прямо, наугад. Комната режет глаза диким беспорядком: вещи валяются на диване, на полу, переполненная окурками пепельница возле груды пустых бутылок в углу. Запах алкоголя стойко висит в воздухе. На экране телевизора мелькают кадры фильма – взрывы, перестрелка, бегущие и падающие люди.
Сзади доносятся шаги, Дэн оборачивается.
- Здравствуй, Том, - надо же, и голос звучит ровно, и слова нашлись сами.
- Здравствуй.

Дэн даже слегка разочарован собственным спокойствием. Ему казалось, что желание отомстить за свою боль, ударить, свалить на пол, пинать ногами до крови, до криков и мольбы остановиться будет невыносимым. Однако вот он – Том, стоит напротив, трет и без того красные припухшие глаза, нервно запускает пальцы в волосы, двухдневная, как минимум, щетина отливает рыжиной, и ощутимо прибавляет возраст, а Дэн ощущает лишь брезгливую усталость, он хочет быстрее сказать то, ради чего пришел, и закончить на этом. Но продолжает молчать и смотреть.

Том как-то криво растягивает губы – то ли морщась, то ли усмехаясь. Проходит в комнату, сдергивает со спинки стула куртку и роется в карманах, тяжело матерясь. Наконец, сигареты найдены, зажигалка тоже. Закурив, он протягивает Дэну пачку – по привычке. Осознав свой жест, он дергается, но руку не убирает.

Дэн качает головой, достает свою пачку. Докурив, он вздыхает – вязкая пелена безнадежной мути укутывает комнату, затягивает в себя, не дает ничего сказать… Черт возьми, еще немного, и он точно развернется и уйдет.

Выдавливая из себя: «Поговорим?», Дэн находит взглядом скомканную яркую обертку из-под чипсов. Комок полиэтилена оранжевого цвета, валяющийся на полу. Том прослеживает его взгляд, делает шаг, поднимает, мнет в руках.

- Да не нужно, Дэн. Ничего этого не нужно. – Том стискивает пальцы, обертка хрустит, он раздраженно бросает ее в угол. – Что ты скажешь? Зачем ты пришел? Хотел бы в тюрьму посадить– уже посадил бы. Отловить за углом и отомстить… может и хотел, но не стал… Ты же не такой, Дэн. Я-то знаю… я же знаю тебя...

Том постепенно ускоряет речь, захлебывается словами, временами мучительно заикаясь. То почти крича, то переходя на едва слышный невнятный шепот, он продолжает говорить.

- И ни черта ты простить не сможешь, такое не прощают и не забывают. И я… я не забуду и не прощу себе никогда. Ты даже представить себе не можешь – каково это, жить и знать, что любимому человеку причинил не просто боль – жизнь сломал, разрушил, унизил, растоптал. Сам, своими руками. Я бы на коленях ползал-умолял тебя простить меня, если бы мог в свое оправдание сказать хоть что-то… хотя бы то, что не в себе был и не соображал, что творю. Только я не стану врать, Дэн. Я все прекрасно помню, я помню каждую мелочь, каждый взгляд , каждое слово и крик, запах, вкус кожи… я все видел и слышал, я понимал, что причиняю тебе боль, но не мог остановиться… не мог!!! Все это у меня в голове, я это сделал, понимаешь, и изменить ничего нельзя, и продолжать жить с этим тоже невозможно, у меня не получается, Дэн…

Дэну хочется закрыть уши и не слышать, не вникать, не возвращаться заново в ту ночь, иначе не выдержат нервы… Он перебивает:
-Том, послушай меня. Послушай. Только успокойся, ладно? Я скажу, зачем пришел.
Я сам только недавно это понял, и Оливия, конечно….но все-таки я сам… Короче говоря, Том, тебе не нужно себя винить, что ты сломал мне жизнь. Я сам, когда …- тяжелый вздох – в общем, когда согласился на роль в Эквусе …– Дэн не может подобрать слов, они путаются, подворачиваются не те, смысл искажается, а ему очень хочется, чтобы Том его понял, и он долго закуривает следующую сигарету.

- Понимаешь, когда мне предложили роль в Эквусе, я не смог отказаться… Это была серьезная работа, важная для меня, для моей карьеры. Вот только то, что мне придется выйти на сцену обнаженным поначалу волновало, а потом стала откровенно пугать. Я переживал, все время думал об этом, но уже не мог отказаться, по многим причинам.

Прошла премьера, и следующие спектакли. А я никак не мог привыкнуть, и мне приходилось переламывать себя снова и снова. Я говорил себе, что для актера это нормально, что голым на сцену выхожу не я, а мой герой. Но можно убедить зрителей, журналистов. А себе-то врать зачем? Я знаю, что эта роль заставила меня сделать то, что я считаю позором, лишением чести и достоинства. И я по-другому стал относиться к себе.

Дэн встает, подходит к окну, открывает его настежь. В комнату врывается свежий холодный воздух, порывом ветра треплет волосы. Помолчав немного, Дэн продолжает:
- Том, пойми, ты причинил мне физическую боль. И … это был сильный психологический удар, серьезно. Я действительно считал тебя другом. Когда-то был особенно благодарен за то, что ты услышал мою просьбу и не пришел на Эквус - просто поглазеть…. Мы никогда не станем прежними приятелями, и ты прав – есть вещи, которые не забываются. Шрамы остаются навсегда. Но ты НЕ сломал мне жизнь и не лишил меня достоинства и самоуважения. Это все у меня забрал Эквус.

Дэн шумно выдыхает, в голове тонко звенит, кровь молоточками бьется в висках, от табачного дыма осталась едкая горечь во рту. Кажется, это все, что он хотел сказать, а Том сидит, задумавшись, будто не слышит…

Наконец, Том, невесело рассмеявшись, поднимает глаза:
- Ты приехал утешать меня вот этим? Придуманной историей о своей стыдливости и поруганной чести? Дэн, я похож на идиота?

Дэн перегибается через подоконник и смотрит вниз. Высоко. Если шагнуть вперед, то пока летишь до земли - будет пара секунд, чтобы пожалеть о том, что нет крыльев. Зато никто не посмеет рассмеяться, когда ты открываешь свою душу.

Дэн медленно отворачивается от окна, закрывает его и идет в коридор. Ему здесь нечего делать. Он приехал зря.

Том успевает налететь на него, когда Дэн уже взялся за ручку двери. Он тут же отскакивает обратно, словно обжегшись, смотрит совершенно сумасшедшими глазами и повторяет: «Подожди, подожди….».
Дэн устало трет лицо руками и произносит:
- Что еще?
-Дэн, я… не знаю, что сказать. Неужели ты действительно видишь ЭТО вот так?

Дэн пожимает плечами. Он снова берется за ручку двери, и Том порывисто просит:
-Нет, постой… Ты ненавидишь меня?
Дэн отрицательно мотает головой.
- Ладно…. Я не верю, но ладно… Дэн, Дэн, что мне делать?

Оба замирают, словно в детской игре про морские фигуры. Глядя Тому в глаза, Дэн серьезно говорит:
-Просто никогда мне больше не звони. И знаешь что, передавай привет Джейд. Она с тобой, она хорошая, у тебя все будет нормально, Том. Ты главное не звони мне. Я прошу.
Том судорожно кивает.

За окном бьется холодный осенний ветер, с горьковатым вкусом облетевшей листвы.

…А кого-то время не лечит,
А кому-то – прижаться б к кому-то.
Кто-то скажет: за утром – вечер,
Кто-то скажет: за ночью – утро.
А кому-то обрыдли вина,
А кому-то и пиво в радость.
Кто-то ищет горечь в калине,
Кто-то в ней же находит сладость.

А кому-то – греться на печке,
А кому-то – тонуть в сугробах.
Кто-то бьет чужие сердечки,
Кто-то любит до крышки гроба.
А кому-то благ не хватает,
А кому-то – вернуть бы маму.
Кто-то клад откопать мечтает,
Кто-то машет киркой упрямо.

Кто-то учит – а кто-то судит,
Кто-то верит – а кто-то спорит.
До чего ж мы смешные, люди,
До чего ж мы дурные – вдвое…
автор О. Громыко

@темы: Harry Potter, Actors, дэниел рэдклифф/том фелтон, NC-17, R